| |
|
|
Италия! Italy! La Repubblica Italiana!
Что происходит, когда слаборазвитому обществу навязывается парламентская конституция? Ответ на этот вопрос имеет самое прямое отношение к тому положению дел, которое сложилось в XX веке в странах "третьего мира". Италия дала весьма интересный исторический прецедент. С точки зрения численности населения, Италия, как и Австро-Венгрия, Франция и Англия, принадлежала к группе больших европейских наций; однако разница в уровне развития была колоссальной. Большая часть Италии, особенно юг страны, в конце XIX века считалась одним из самых бедных и отсталых регионов Европы. Однако ее правители с севера страны навязали парламентское правление всей Италии - как самым развитым, так и самым неразвитым ее областям. Более того, высокоцентрализованная администрация разделила Италию на 65 провинций, каждая из которых должна была управляться префектом, ответственным перед министром внутренних дел. Парламентские институты годились для северо-западных регионов Италии и в первую очередь для королевства Пьемонт, как самой развитой части страны. Там парламентаризм пустил корни еще до объединения Италии. Однако, когда в 1861 году эта пьемонтская система правления была распространена на всю Италию, возникло множество проблем. Ведь страна состояла ранее из городов-государств, папской области и Неаполитанского королевства, которые придерживались самых различных традиций. Объединение страны было навязано сверху, а потому в течение многих десятилетий оно существовало не столько в действительности, сколько на бумаге. Так Италия стала парламентским государством западноевропейского образца. При первом же взгляде на итальянский парламент, становится видно, насколько сильно он отличался от британского. Начать с того, что только 2 % итальянцев имели право голоса. Это количество постепенно увеличивалось, и в 1912 году было введено всеобщее избирательное право. Однако в начале второй половины XIX века маленький электорат приводил к тому, что парламентом управляло правительство, и несколько ведущих политиков переходило из одной администрации в другую. В парламенте не было больших, спаянных едиными принципами политических партий, зато существовали многочисленные депутатские группировки. Ведущие национальные лидеры манипулировали парламентским большинством, заключая сделки с этими группировками и подкупая их членов должностями или обещанием местных выгод. Когда правительство уходило в отставку, те же лидеры заключали новые сделки и снова оказывались у власти. При этой олигархической парламентарной системе, существовавшей с 1860 по 1914 год, депутаты представляли не столько партии, сколько местные цели; а их главной задачей была необходимость блюсти интересы своих избирателей. Естественно, что в этой системе доминировали умелые политиканы, главным из которых в начале XX века стал Джованни Джолитти. Именно этих политиканов можно обвинить в очевидной политической коррумпированности, подрыве основных принципов конституционного парламентаризма и самого демократического способа правления. Как рядовой избиратель мог доверять своему парламенту и уж тем более защищать его в случае опасности, если у него складывалось убеждение, что парламент всецело поглощен проблемами политиканов и интересами различных группировок? С другой стороны, надо принимать во внимание и некоторые характерные особенности недавно объединенной Италии. Существовала сильная традиция преданности местным интересам, в результате чего центральное правительство рассматривалось в качестве враждебной силы. Трудность наведения мостов между правящей политической олигархией и основными массами населения была огромной и очевидной. За исключением Пьемонта, в других частях Италии какие-либо парламентские традиции практически отсутствовали. И в то же время три четверти населения не умели ни читать, ни писать. Нищета южной и центральной Италии составляла разительный контраст с прогрессом северной ее части. Враждебность папства, которое утратило свои светские владения, приводила к тому, что ортодоксальные католики были настроены против государства и не принимали участия в выборах. В такой отсталой, раздираемой соперничеством местных группировок стране, само объединение в единое государство и начало движения по пути прогресса можно считать значительным достижением. Правом участия в выборах были наделены широкие слои населения, а в результате борьбы с неграмотностью к 1911 году почти две трети населения умели читать и писать; впрочем, на юге страны пропорции грамотных и неграмотных были обратными. Политики не могут не считаться с обществом и беднейшими его слоями. По сравнению с Францией и Англией Италия была бедной страной. Большая ее часть, и особенно южные районы, оказались заложниками отсталой аграрной экономики. Перед первой мировой войной численность сельскохозяйственного населения Италии была большей по сравнению с любой другой страной Западной Европы, включая и Францию. Когда собственники земли и крестьяне занялись экспортом оливкового масла, фруктов и вина, в сельском хозяйстве удалось добиться определенного прогресса. Однако протекционистские меры, направленные против импорта дешевой американской пшеницы и выгодные крупным земельным собственникам юга, тяжело сказались на положении беднейших слоев рабочего населения Италии. Население юга эксплуатировалось в интересах севера. Вырубка лесов, истощение и эрозия почвы, размеры налогов и перенаселенность - все это вынудило определенную часть крестьян эмигрировать в поисках лучшей жизни. Кто-то из них направился в другие страны Европы, кто-то решил пересечь Атлантический океан. В 90-х годах XIX века среднегодовая эмиграция достигала 280 000 человек. Больше половины из них направлялись за океан. В первом десятилетии XX века этот людской поток возрос до 600 000 человек ежегодно, достигнув к 1913 году цифры в 813 000 эмигрантов. Теперь уже две трети из них отправлялись за океан, в основном в Соединенные Штаты Америки. В начале XX века ни одно европейское государство не пострадало так сильно от массовой эмиграции своего населения, как Италия. К 1927 году, по подсчетам итальянского правительства, свыше 9 млн итальянцев жили за границей, образуя компактные общины. Например, 0,5 млн итальянцев жило в Нью-Йорке, 3,5 млн - во всей Америке, 1,5 млн - в Аргентине и 1,5 млн - в Бразилии. Союз между индустрией севера и крупными землевладельцами юга, которые являлись основными производителями пшеницы в стране, приводил к массовому обнищанию крестьян: защищенные высокими тарифами, эти землевладельцы зачастую безнаказанно истощали свои земли или использовали их крайне неэффективно. В отличие от Франции, в Италии пока еще не появился класс крестьян-собственников. Почти половина крестьян вообще не имела земли, а у многих были столь мелкие наделы, что на них нельзя было прокормиться даже самим владельцам. К началу XX века стало расти понимание того, что необходима государственная помощь югу и пересмотр всей итальянской политики, рассчитанной на удовлетворение интересов севера. В декабре 1903 года премьер-министр Джолитти выступая перед парламентом, выразил волю своего правительства так: "Улучшение экономического положения южных областей - это не только политическая необходимость, но и национальная обязанность". Был принят ряд законов, направленных на стимулирование промышленного развития Неаполитанского региона, улучшение сельскохозяйственного производства, реформирование системы налогообложения, строительство шоссе и железных дорог, улучшение снабжения питьевой водой и прежде всего проведение успешной кампании по борьбе с малярией. Однако почти ничего не было сделано для того, чтобы улучшить благосостояние крестьян и увеличить класс крестьян-собственников; средний класс по-прежнему оставался малочисленным и в отсутствие индустрии в основном ограничивался представителями администрации и специалистами различных профессий. Правительство оказывало материальную помощь, но это была капля в море нищеты и отсталости. Несмотря на несомненный прогресс, пропасть между севером и югом продолжала углубляться. Кое-что было сделано и после второй мировой войны, но даже в последнюю четверть XX века проблема юга Италии продолжает оставаться нерешенной. Индустриализация Италии, в отличие от Англии, Франции или Германии, с самого начала была поставлена в невыгодное положение ввиду отсутствия в стране природных ресурсов. Месторождения угля были ничтожно малы, да и запасы железной руды ненамного больше. Но с помощью протекционистских мер с 1887 года промышленность на севере страны начинает развиваться. Первая декада XX века была (за исключением короткого периода депрессии 1907-1908 годов) периодом стремительного роста, преодолевшего депрессию 90-х годов XIX века. Пьемонт и Ломбардия быстро наращивали производство тканей, особенно шелка, работая в основном на экспорт. Помимо экспорта большого количестна угля, источники энергии пополнялись за счет гидроэлектростанций, в строительство которых инвестировались большие средства. Кроме того, Италия вошла в "век железа", создав собственную стальную индустрию. В самый канун войны производство стали приближалось к миллиону тонн, что в пять раз превышало производительность 90-х годов XIX века. Было положено начало развитию таких перспективных отраслей XX века, как производство пишущих машинок (Оливетти), автомобилей (Фиат), велосипедов и мотоциклов. Быстро развивалось производство химических удобрений. Государственная помощь в виде особого законодательства и протекционистских тарифов стимулировала строительство кораблей и железных дорог. Банки создавали инвестиционные фонды; доходы от туризма и капиталы итальянцев, осевших в других странах, обеспечивали необходимые средства, которых было более чем достаточно для развития промышленного и сельскохозяйственного производства. Но главная проблема итальянской индустриализации состояла в том, что основная промышленность сконцентрировалась в трех северо-западных провинциях страны - Пьемонте (Турин), Ломбардии (Милан) и Лигурии (Генуя), что опять-таки расширяло пропасть между административно-политическим и индустриально-экономическим единством страны. Развитие промышленности на севере Италии, как и в других странах Европы, приводило к росту социального напряжения, поскольку фабричные рабочие новых индустриальных центров пытались улучшить свое положение, протестуя против тяжелых условий труда и жизни. Во время депрессии 1897 и 1898 годов восстания охватили всю Италию, достигнув своей кульминации в Милане. Все они были жестоко подавлены правительством. Но с 1900 года началась новая волна выступлений, и теперь уже появилась надежда достичь определенного согласия. Социалистическая партия была готова к сотрудничеству с либеральными парламентариями и даже соглашалась на конституционную монархию, с тем чтобы иметь возможность осуществить реформы на деле. Это был урок, который социалисты извлекли из недавней неудачи миланского восстания. Джолитти, который во второй раз стал премьер-министром в 1903 году, признал неизбежность вовлечения в политику широких слоев населения и пошел навстречу социалистам, чтобы приручить их путем политического маневрирования и провести необходимые реформы. Итальянская промышленность
Рост социалистических настроений в 1890-х годах имел для государства одну несомненную выгоду. Он встревожил церковь, которая пошла на пересмотр запрета на участие в парламентских выборах и работу в правительстве. Светские права церкви становились не столько вопросом практической политики, сколько вопросом истории. Папа Лев ХШ выразил озабоченность церкви нищетой и признал настоятельную необходимость социальных реформ в качестве альтернативы репрессивным мерам консерваторов с одной стороны, и атеистическому социализму с другой. Церковь смирялась с реалиями XX века. Папа Пий X, хотя и отличался большим консерватизмом, в 1904 году разрешил католикам принимать участие в голосовании везде, где в противном случае могут победить социалисты. Этим было ознаменовано осторожное начало сотрудничества между церковью и государством, а также появление церкви в качестве политической силы - христианские демократы, которая пыталась предотвратить приход к власти социалистов. Джолитти был рад поддержке католиков. Его прогрессивные общественные взгляды отнюдь не означали того, что он хотел предоставить социалистам в парламенте право решающего голоса. С 1903 года социалисты раскололись на две яростно враждующие фракции - меньшинство составляли реформисты, которые по-прежнему были готовы к сотрудничеству в рамках конституции во имя дальнейшего продвижения реформ; большинством же являлись синдикалисты, которые через профсоюзы стремились поднять трудящихся на классовую борьбу и революцию, не останавливаясь даже перед насилием. С помощью всеобщей забастовки они надеялись смести капиталистическое общество. Раскол между социалистами-реформистами и социалистами-революционерами (синдикалистами) ослаблял социалистическое движение, невероятно усложняя его и без того сложную задачу - ликвидацию устоявшегося капиталистического строя. Крупные забастовки 1904, 1907 и 1908 годов были подавлены, социалистическая фракция в парламенте была немногочисленной, а католическое рабочее движение успешно конкурировало с социалистическими профсоюзами в борьбе за влияние на рабочих и крестьян. Отсутствие сильных партий и господство нескольких имеющих большой политический вес фигур были самыми заметными характеристиками итальянской политической жизни в канун первой мировой войны. В отличие от Франции и Германии, католические партии Италии находились еще в зародышевом состоянии. Итальянский социализм никак не мог выбраться из того затруднительного положения, в которое его завела яростная фракционная борьба, неизменно сопровождавшая возникновение социалистических партий по всей Европе. Регионализм, церковь и отсталость большей части страны препятствовали возникновению широкой социальной базы для консервативных партий. В правительстве преобладали либерально-центристские группировки, согласные между собой в том, что касалось законности, порядка и национального единства, и выступавшие единым фронтом как против консервативного экстремизма, так и против революционного социализма. Был ли такой расклад политических сил неизбежным следствием данной стадии становления национального единства, а также результатом регионального партикуляризма расколотого общества и несовершенства избирательной системы? Или же задержка в развитии парламентарной формы правления и явилась главной причиной возникновения фашистской диктатуры и корпоративного государства? Бесполезно считать Джолитти предшественником Бенито Муссолини. Обоих политиков надо рассматривать в контексте их собственного времени. Между двумя эрами современной итальянской истории - эрой Джолитти и эрой Муссолини - пролегли ошеломляющие испытания первой мировой войны. Джолитти был политиком, в совершенстве овладевшим искусством заключения парламентских сделок. "Пусть никто не заблуждается на тот счет, что ему удастся предотвратить завоевание народными массами своей доли влияния на политическую и экономическую жизнь страны", - заявил он в своем ярком парламентском выступлении 1901 года. Джолитти хотел управлять водоворотом политических фракций и примирять широкие массы рабочих и крестьян с государством, расширяя их активное участие в политической и промышленной жизни страны, причем направляя эту активность на процветание национального величия. Он не принимал ни революционного насилия, ни репрессий, полагая, что последние ведут к бессмысленному кровопролитию, создают мучеников и озлобляют рабочих. Джолитти воспользовался возмущением против забастовок, возникшим в 1904 году, чтобы увеличить количество своих сторонников в парламенте путем проведения новых выборов, на которые он вышел с умеренной платформой. Его тактика оправдала себя, и он сумел сохранить завоеванное парламентское большинство вплоть до 1914 года. Пользуясь поддержкой со стороны короля Виктора Эммануила Ш, Джолитти целое десятилетие пользовался практически неограниченной властью. Он употребил ее на то, чтобы эффективно управлять страной, обеспечивая стабильность на пути прогресса и модернизации промышленности, тем самым уменьшая отставание Италии от других мировых держав. Джолитти был искренне озабочен проблемами юга, оказывая государственную помощь этому региону страны. Чтобы уберечь государство от потрясений, он пошел на умиротворение левых и при этом объявил себя консерватором. Одним из его главных достижений является вовлечение в политику широких масс населения, благодаря выдвижению в 1911 году законопроекта, предоставлявшего право голоса всем лицам мужского пола. В следующем, 1912 году этот законопроект был принят, что не слишком подорвало позиции Джолитти - на выборах 1913 года он снова получил необходимое ему парламентское большинство. Что изменило итальянскую политическую жизнь, так это всплеск яростного национализма, вызванного началом войны с Турцией в 1911 году. Сам Джолитти начал эту войну, рассчитав все самым тщательным и хладнокровным образом. Италии не повезло в том, что в XX веке она свернула с крайне необходимого ей пути международного сотрудничества на тропу национализма и агрессивного империализма. Для того чтобы проводить экспансионистскую внешнюю политику, она не обладала ни ресурсами, ни достаточной военной мощью. В ее собственных интересах было оставаться такой же нейтральной, как Швейцария. Италии повезло с ее географическим положением, в том смысле, что она не находилась на пути противостоящих друг другу европейских государств. К счастью для самой Италии, ее военные силы представляли для ее соседей так называемый "второй фронт", который никому из них не хотелось открывать, находясь перед лицом более грозного соперника. Чем меньше симпатии они испытывали к самой Италии, тем больше стремились сохранить ее нейтральной, порой даже поощряя ее расположение территориальными уступками. Таким образом, сохраняющаяся общеевропейская напряженность как нельзя лучше способствовала безопасности Италии, которую ее собственные вооруженные силы обеспечить бы не смогли. Одной из самых опасных форм национализма являлся "ирредентизм", который требовал присоединения к Италии всех земель с италоговорящим населением. Существовали две такие области, примыкавшие к Северной Италии - Трентино и Триест. Обе они были отняты Австро-Венгрией у Италии во время войны 1866 года. Третья такая область - Ницца и Савоя - в свое время была уступлена Франции в обмен на помощь в войне за воссоединение Италии, но теперь стала объектом притязаний ирредентистов. Впрочем, и помимо ирредентизма, итальянских лидеров донимало желание поучаствовать в лихорадке европейского империализма. Окруженная с трех сторон морем, Италия поглядывала через Средиземное море на западное побережье Африки, где находились полуавтономные турецкие территории Туниса и Триполи, воспринимая их в качестве естественного региона своей колониальной экспансии. Кроме того, итальянские империалисты посматривали и на запад, где находилась Корсика, когда-то зависящая от Генуи, а ныне принадлежавшая Франции; и на восток через Адриатику, где располагалась Оттоманская империя. Все эти возможности для экспансии предоставляли итальянскому правительству право выбора - кого из своих соседей зачислить в друзья, а кого во враги. С 1878 по 1915 год итальянская внешняя политика состояла в метаниях Рима между желаниями ухватить вожделенный кусок и целями настоящего момента. В результате этого национального эгоизма итальянскую внешнюю политику отличали вероломство и непостоянство. Но было бы слишком поверхностно выносить на этом основании моральное суждение о том, что итальянский национализм был лучше или хуже национализма любой другой европейской страны. С гораздо большей определенностью можно сделать следующий вывод - национализм плохо отражался на подлинных интересах страны, но чтобы противостоять империалистическим настроениям, захлестнувшим всю Европу, требовалась особая проницательность и высшая государственная мудрость. Французская оккупация Туниса в 1881 году привела к тому, что год спустя Италия вступила в Австро-Германский альянс, в результате чего образовался Тройственный союз. Вплоть до начала первой мировой войны Италия формально оставалась членом союза, но это отнюдь не помогло ей удовлетворить свои территориальные амбиции. К началу XX века она заключила соглашения с Францией и Англией, в результате чего были поделены сферы интересов на Северо-Африканском побережье. "Тарифная война" между Италией и Францией закончилась. Тем временем Италия установила свой протекторат в Восточной Африке и теперь мечтала о завоевании Абиссинии. Эти мечтания были пресечены самым унизительным образом, когда абиссинские туземцы разгромили итальянские войска в битве при Адуа в 1896 году. Однако и после этого итальянцы отнюдь не утратили аппетита к расширению сферы влияния и созданию своей империи. Австрийская аннексия Боснии в 1908 году стимулировала Италию поискать себе какую-нибудь компенсацию в обширной и плохо контролируемой Оттоманской империи, но ужасное мессинское землетрясение в декабре 1908 года на какое-то время переключило внимание всей нации на Сицилию. Впрочем, это продолжалось не слишком долго. Марокканский кризис 1911 года, разразившийся между Францией и Германией, вновь указал Италии на Северо-Африканское побережье как на тот регион, который вскоре будет полностью колонизирован европейцами. Возможно, некоторые итальянцы опасались, что Германия, потерпевшая неудачу в Марокко, обратит свой взор на Триполи. Империализм Джолитги был весьма и весьма оппортунистическим, его гораздо больше интересовал не империализм как таковой, а те последствия, которые колониальная экспансия может оказать на внутриполитическое положение. Джолитти рассматривал националистов в качестве еще одной политической группировки, которая подлежит домашнему усмирению и включению в парламентское большинство, на поддержку которого он может рассчитывать. Когда Джолитти оценил международную ситуацию 1911 года, то пришел к выводу, что Италии сойдет с рук захват Триполи, а в результате маленькой победоносной войны, его собственное положение внутри страны еще более укрепится. В октябре 1911 года после объявления войны Турции итальянские войска высадились в Триполи. Месяц спустя Джолитти объявил об аннексии Ливии. Но турки отказались признать это. Тогда итальянцы пошли на эскалацию военных действий, атаковав в апреле"1912 года Дарданеллы и заняв несколько островов в Эгейском море. К октябрю 1912 года турки запросили пощады и война была закончена. Однако последствия этой войны сказывались еще довольно долго. После подписания мира Черногория, Сербия, Болгария и Греция в свою очередь напали на Турцию, начав новую войну, получившую название "первой балканской". Нельзя утверждать, что балканские войны были следствием итальянской внешней политики, однако военные успехи Италии и изоляция Турции несомненно придали уверенности балканским государствам. Меньше всего Джолитти хотел разжечь огонь балканских войн - и, тем не менее, произошло именно так. Реакция на это внутри Италии была весьма серьезной. Джолитти хотел лишь ограниченной экспансии, а националисты жаждали новых колоний и новых территорий. Вот так и получилось, что Джолитти спустил с привязи такую силу, которую потом уже сам не смог контролировать. Гренвилл Дж. История XX века. Люди. События. Факты/ Пер. с англ. О.Суворов. - М.: "Аквариум", 1999. С. 44-48. |